К юбилею вождя
Олигарх на субботнике
Апрель 1920 года был для Владимира Ленина месяцем напряжённого труда. Ленин подписывал бесчисленные распоряжения, которые Николаю Романову не приснились бы в страшном сне: поручить Главлескому снабдить Московтоп спичками. В начале апреля Ленин провёл IX съезд партии, к 27-му числу окончил книгу "Детская болезнь левизны в коммунизме". На съезде Ленин победил тех, кто обвинял его в создании олигархии. Слово звучало в течение всего съезда. Лучше всего сказал Яков Яковлев, председатель харьковского губкома: "Мы предпочитаем гениальную олигархию [Ленина] – посредственной олигархии".
День 23 апреля Ленин, отдыхая после юбилейных торжеств, посвятил чтению книги "Благочестивые размышления". Автор Иван Скворцов, ровесник Ульянова, достигший поста главного цензора России и благополучно умерший в 1928 году. Заголовок призван направить книгу в руки верующих, но это ранний образчик кремлёвского свободомыслия. От имени пролетариата Скворцов обращается к религии с гимном труду.
Отдохнув на атеисте, Ленин 1 мая три часа носит брёвна, а затем едет на "Трёхгорную мануфактуру". Субботник 1920 года – инициатива не снизу, он проводился по решению IX съезда, то есть был обязательным для членов партии. В Кремле Ленин таскал брёвна с курсантами, иными словами, с военнослужащими, выполнявшими приказ. На "Трёхгорке" же рабочие вышли работать только для того, чтобы получить дополнительный паёк. Работница "Трёхгорной мануфактуры" Евдокия Старостина вспоминала: "Председатель партийной ячейки Горшков сказал, что всем участникам субботника будет выдан особый паек… Обещали всем выдать по фунту ситного, по полфунту колбасы или ветчины и по восьмушке конфет. К моменту выдачи выяснилось, что продуктов не хватает на всех, и норму пришлось урезать: хлеба получилось по полфунта, колбасы по четверть фунта, только конфет запасли, сколько полагалось".
Переведём недовольство в цифры по метрической системе. Обещали всем выдать по 450 грамм белого хлеба, по 220 грамм колбасы или ветчины и по 60 грамм конфет. В это время кремлёвский ("совнаркомовский") паёк для 370 человек (и 900 их домашних) был 300 граммов муки, столько же рыбы, 375 граммов мяса, 15 граммов соли, 30 граммов сахара. Но был и спецспецпаёк для самой верхней верхушки. Например, 27 ноября 1920 году Ленину выдали 4,5 кг ржаной муки, 0,9 кг манной крупы, 1,2 кг сыра, 60 гр. чаю, 0,9 кг сахара, 0,9 кг икры, 0,1 кг кофе, 0,9 кг сала, 0,9 кг сливочного масла и 100 штук папирос.
В июне 1920 года московские чекисты докладывали Ленину, что в городе люди "обеспечены только на пять дней в месяц… Каким-то путем они это добывают, ибо мрут не все". В январе-марте 1920 года в Москве смертность составила 40 человек на 10 тысяч, в Петербурге 79. Николай Каменев предлагал "расстреливать каждого, приобретающего что-либо сверх пайка". Ленин весь апрель 1920 года решал вопрос о том, где хранить золотой запас, отбитый у колчаковцев. Но с трибуны он сказал работникам "Трёхгорки": "Буржуи оставили нам худое корыто; золота у нас мало". Тем не менее в конце того же 1920 года директор фабрики заявлял, что рабочие, "изнуренные постоянным недоеданием, в массах стали покидать места, в поисках лучших продовольственных условий". Тут Ленин и придумал НЭП.
Ленин поехал на Пресню не случайно. На IX cъезде Ильича обвинили в отрыве от "народной массы" и говорили о необходимости ротации, чтобы в политбюро было больше людей "с мест". В ответ Борис Волин заявил, что Ленин очень даже связан с "местом". Но какое место, не уточнил, а оно было немного легкомысленное: кондитерская фабрика №3. Как раз в начале апреля Ленину вручили постоянный билет за №1 члена Моссовета от рабочих этой фабрики. Фабрику эту отобрали у француза Шарля Сиу. Ленин переименовал фабрику в "Большевик". Кондитер – это несолидно, а Пресня – это баррикады, героизм, самопожертвование. И вот 19 апреля Ленин выступает на съезде рабочих текстильной промышленности, а "Трёхгорка" ведь текстильное предприятие. Речь содержала два главных момента, милитарный и религиозный. Труд – это война, пролетариат должен проявить "на фронте труда такие же неслыханные чудеса, какие он проявил на кровавом фронте". Лев Троцкий на IX съезде партии призвал к всеобщей милитаризации, заявив: "Человек есть довольно ленивое животное". Ленин тогда промолчал, но и до этого, и после он проповедовал совсем другое. Зачем же "в лоб"? Потом Ленин то же сделал со Сталиным, который требовал просто запретить нации, а Ленин предложил союз наций. То есть запретить, но сделать вид, что это они расцвели.
В том же апреле 1920 года Ленин написал для газеты "Коммунистический субботник" статью "От разрушения векового уклада к творчеству нового". Он даёт чёткое определение: "Коммунистический труд … есть бесплатный труд на пользу общества". Ещё цитата: "Труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд, как потребность здорового организма". Добровольный и бесплатный. И тут же: "Субботники, трудовые армии, трудовая повинность – вот практическое осуществление в разных формах социалистического и коммунистического труда".
"Добровольный" и "повинность", "армия". "Добровольно-принудительный" именно тогда родилось. Ещё одна важная характеристика труда: "сознательность". Слово стало важнейшим в кремлёвской риторике, а обозначало оно два параметра – труд бесплатный и рабский: "Пусть каждый рабочий проникнется сознанием того, что он правит страной". Сознание заменяет реальность. Ты голоден, но проникнись сознанием, что ты сыт. Ты раб, но проникнувшийся сознанием своей свободы. Так что в конечном счёте ленинские рассуждения о труде оказываются жутковатым подражанием той самой религии, которая была ему так ненавистна. Видел в "боженьке" конкурента, потому что труд – это "жертва": "Героизм трудящихся масс, сознательно приносящих жертвы делу победы социализма". Жертвы оказались не напрасны. Во всяком случае для тех, кто и сегодня занимает правильное место в том, что Ленин так откровенно назвал в 1920 году олигархией.
Яков Кротов – историк и священник
Дедушка умер, но дело его живет
Ленинцев, дорвавшихся однажды до власти, бывших не бывает. Они будут насмерть стоять, перекрашивая знамёна свои, распространяя заразу лжи, наживаясь на мерзкой идеологии, позволяющей уничтожать миллионами несогласных, разжигая войны и мор…
Ильич вошёл в мою жизнь в раннем детсадовском детстве эдаким добрым дедушкой, раздававшим солнечные улыбки с висящего в центре зала портрета. Висел себе и висел. Мы пели разные песенки, танцевали под его одобрительную улыбку и мечтали о маленькой звездочке на груди с портретом кучерявого ангелочка Володи Ульянова. Мечты, как правило, нужно было ждать аж до первого класса, и все хотели попасть поскорее в первый класс.
Первоклассники завидовали третьеклассникам, которые уже становились пионерами – всем ребятам примерами. А кто не хотел быть всем ребятам примером? Только не говорите, что не хотели – хотели все, потому что это же было так весело ходить строем и в барабаны бить, в горны горнить и кричать во все горло «Всегда готов!»
Помимо школы активизма и стукачества [по Павлику Морозову] пионеры оставались просто теми, что было в сути скаутства, взятого за основу в СССР, но, как принято, переписанного на свой политический лад. Пионерские лагеря меня ждали летом своими кострами, линейками, отрядами, песнями и всем, чем положено было промывать неокрепшие детское сознание, оттачивая в каждом ребёнке все правильные черты винтика системы, шагающей к Коммунизму, к величайшей утопии человечества.
Мне даже папа устроил летом как-то перед восьмым классом поездку на смену в «Артек». Я опоздала на день и вместо пребывания в этой святая святых всех пионеров мира с ребятами из Украины, я попала в дружину «Лазурная» в один отряд с ребятами из Армении и Литвы, которые научили меня всем правилам анархии и неповиновения. Друг мой Саулюс из Вильнюса категорически отказывался реагировать на дрессуру в стиле «Отряд, внимание: всем, всем добрый день!», а также галстук предпочитал держать в кармане и по вечерам рассказывал мне о «зелёных братьях», а я припоминала, как их Гедеминас в 14 века через Киев к Чёрному морю ходил. Было весело. Гагик из Еревана учил нас связывать простыни и со второго этажа спускаться, чтобы ночью бегать к морю купаться. Один раз нам даже удалось искупнуться, но закончилось все весьма предсказуемо и почти трагически с угрозами отправки по домам. По домам никто не хотел – нам и в предлагаемых условиях было вполне весело…
Сознание условности положенной игры приходило постепенно, и игра брала вверх над идеологией, но 19 мая всегда тебе напоминало в календаре о рождении пионерской организации, как и портреты пионеров-героев не давали расслабиться. Будь, как Павлик Морозов! Многие не задумывались над тем, что Павлик Морозов оказался банальным стукачом, но в стране, где писалось 4 миллиона доносов, это было почетным.
Потом так же незаметно подкрался Комсомол с его маленьким значком с таким же маленьким портретом Ленина, с утомительными бесполезными собраниями и промыванием сознания цитатами из многотомников В.И.Л. Я помню, как клеймили всех отъезжающих из СССР, каким преступлением было носить джинсы, добываемые по блату. И на этих джинсах, на самом том месте, куда Раневская посылала пионэров, красовался американский маленький флажок. Комсомол, увы, входил в обязательную программу любого советского студента, потому что без этого членства твой облик строителя коммунизма был незавершенным.
После благополучного выхода из рядов комсомольцев СССР приказал долго жить и мне посчастливилось никуда больше не вступить. Зато приятно было видеть бывших уже комсомольцев и доблестных партийцев, наперегонки покидающих тонущий корабль-призрак под названием КПСС. Но ленинцев, дорвавшихся однажды до власти, бывших не бывает. Они будут насмерть стоять, перекрашивая знамёна свои, распространяя заразу лжи, наживаясь на мерзкой идеологии, позволяющей уничтожать миллионами несогласных, разжигая войны и мор…
Я до сих пор помню все стихи и песни, прославляющие компартию – это наше проклятье, наша тяжкая ноша. Я никогда не любила Маяковского и всех, кто продавал свою совесть за право служения власти. Я вздрагиваю от голоса Лещенко, потому что я слышу «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!»… Своим детям я передала нелюбовь к красным флагам и портретам Ильича, рассказала о Красном терроре, инициированном добрым дедушкой, улыбающимся с портретов, о злодеяниях тех, кто пришли разрушить все до основанья, не оставляя «затем» миллионам даже права на жизнь. Мои дети читали Солженицына и Шаламова, Суворова и Бердяева. Они бывали в музее Коммунизма и прекрасно понимают путь в него, устланный трупами… Но другие дети этого не знают, увы… Однажды я посетила мавзолей, выстояв предварительно в длинной очереди. Я увидела тушку, которую никак не предадут земле… Я увидела страшный символ, продолжающий отравлять мир своими человеконенавистническими идеями, прикрытиями красивыми лозунгами о всеобщем благе, о мире идеальном, в котором только нет места человеку.
22 апреля, 150 лет назад, родился монстр. Поначалу этот монстр был похож на нежного ребёнка с кучерявой гривой волос на голове, и в нем были вполне человеческие черты. Но с годами волосы опадали и на их месте все яснее проступал череп. И каждый раз, видя красные флаги с серпами и молотами, я вижу рядом с этими инструментами черепа, уничтоженных миллионов, под торжественное исполнение «Интернационала»… В.И.Ленин и сегодня, к сожалению, «Живее всех живых!», а Призрак давно бродит миром…
A>Елена Пригова
