Судьбы

Агент Сталина по кличке Долли

Окончание. Начало в предыдущем номере.

– Вы упоминаете, что жившая в Лондоне баронесса Будберг была приятельницей вашего отца. Мура Будберг ведь была не только любовницей Горького и Герберта Уэллса, но и агентом НКВД. Она сотрудничала и с британской контрразведкой и, как вы отмечаете в книге, писала на вашего отца доносы. Что его связывало с ней?

– Отец был связан с ней в качестве издателя. Сразу после войны его издательство публиковало ее переводы. Она переводила книги с нескольких языков. Я бы сказал, что в гораздо большей мере с ней была связана моя мать. Мои родители были очарованы Мурой Будберг. Это была харизматичная, незаурядная женщина. Она была старше моих родителей, но ее дочь Таня принадлежала к их поколению. Мура, как я впоследствии обнаружил, строчила доносы в МИ5 на многих людей, с которыми встречалась. Ее дочь, как и отец, была занята в издательском бизнесе. Так что профессия отца была здесь связующим звеном.

– Вы называете отца патриотом и отрицаете, что он был предателем. Но осознаете ли вы, что если бы его разоблачили во время войны, то по законам военного времени он был бы расстрелян как иностранный шпион? Британский историк разведки Чэпман Пинчер уверен, что в случае разоблачения Джеймс Макгиббон был бы казнен. Вы согласны?

– Не знаю, не могу ответить с уверенностью. Конечно, Чэпман Пинчер – человек сведущий, знавший отца и знакомый с его признаниями, сделанными в конце жизни. Ему виднее. Я общался с ним и много раз обменивался письмами в интернете. Он уверял меня, что отец был бы расстрелян при разоблачении. Тем не менее я в этом не уверен. Если бы это произошло, то отец был бы расстрелян за сотрудничество с военным союзником, которому помогало британское правительство. Мне все же кажется, что наказание не было бы столь суровым. Думаю, что отец отделался бы тюрьмой. Сам он наверняка задумывался об этом. Мне все же кажется, что в этом случае британское правосудие было бы смущено и обескуражено необходимостью лишить жизни человека, который помогал союзникам выиграть войну. Мне трудно ответить на этот вопрос.

– Получал ли ваш отец денежное вознаграждение за свою информацию от советских кураторов?

– Абсолютно уверен, что денег он не получал. Я не нашел никаких доказательств, что ему платили, ни в британских, ни в российских архивах. Да и сам он всегда это отрицал. Он сотрудничал с советской разведкой по идейным соображениям, как и многие западные коммунисты того времени. Лишь однажды после войны, в 1949 году, отец получил предложение от советского посольства безвозмездно инвестировать значительную сумму в его издательство, которое нуждалось в финансовом вливании, но отец отверг это предложение.

– Вы пишете, что в 1949 году у МИ5 были доказательства, что советское посольство предложило ему деньги, и что это сразу же вызвало подозрение в сотрудничестве с советской разведкой во время войны. Почему он не был арестован? Почему британские власти были столь нерешительны?

– Причина была в том, что у них были лишь подозрения, но не было конкретных доказательств. Они не знали, какую информацию отец поставлял русским, но знали, что он это делал. А с косвенными уликами в британский суд не пойдешь. Дело в том, что МИ5 прослушивала все разговоры в штаб-квартире британской компартии, которая была нашпигована "жучками". Ей удалось подслушать и записать разговор двух партийных функционеров в комнате, которую коммунисты считали безопасной для конфиденциальных разговоров. Один из говоривших был другом моего отца, другой – одним из руководителей партии. Друг отца и тоже коммунист сообщил партийному начальнику, что отец сотрудничал с русскими во время войны, что они хотят продолжить сотрудничество и предложили отцу инвестировать в его издательство две или три тысячи фунтов – большие деньги по тем временам – и отец просил у него совета: брать или не брать. Друг сообщил, что посоветовал не брать. Распечатка этого разговора сохранилась в рассекреченных документах МИ5, и я ее читал. Это все, что было у МИ5 на отца.

– В сентябре 1950 года вашего отца дважды допрашивал сотрудник МИ5 Уильям Скардон, получивший известность как человек "расколовший" физика Клауса Фукса – советского супершпиона, передавшего СССР важнейшую информацию по англо-американским ядерным разработкам. Эта информация сыграла ключевую роль при создании советской атомной бомбы. Почему Скардону не удалось заставить вашего отца признаться в шпионаже?

– В этом случае у Скардона не было тех доказательств, которые у него были в случае с Фуксом. У МИ5 были доказательства, какую именно информацию Фукс передавал русским. Скардон, который был блестящим и очень опытным специалистом по допросам, – он перешел в свое время в МИ5 из уголовной полиции – допрашивал Фукса два месяца. Тот упорно не признавался. Наконец сломался и собственноручно написал подробнейший отчет о том, что и когда передавал советской разведке. Получил 14-летний тюремный срок; отсидел, правда, девять лет. Скардон, конечно, был асом допроса, мастером "раскалывать" иностранных агентов. При этом он никогда не применял жестких мер. С отцом у него не получилось, прежде всего, из-за убежденности отца в своей правоте, в том, что он совершал благое дело. До конца жизни никто не мог его убедить в том, что он предал свою страну, что совершил преступление. Не исключаю, что Уильям Скардон ему сочувствовал и не проявил того усердия и настойчивости, которые проявил в деле Фукса.

– Насколько достоверны утверждения, которые вы приводите в книге, что Джеймс Макгиббон был награжден орденом Ленина за работу на советскую разведку?

– Мне очень хотелось получить официальное подтверждение этого. Куда я только ни писал. В 2010 году написал даже президенту России. Тогда им был Дмитрий Медведев. Уверен, что в архивах ГРУ или КГБ должны быть наградные листы или какие-то документы на этот счет. Президент мне не ответил. Сколько ни писал – никакого ответа. Впрочем, это не удивительно: русские никогда не признавали своих агентов. Они и Фукса не признали официально своим шпионом. Моя сестра также писала и тоже безответно. Единственное, что мне известно, – это то, что курьера отца в Лондоне звали Наташа (конечно, псевдоним). Это через нее он передавал информацию своему куратору, офицеру ГРУ Ивану Козлову, работавшему под дипломатическим прикрытием в должности помощника военного атташе советского посольства в Лондоне генерала Ивана Склярова, по совместительству резидента ГРУ. А когда отца перевели в Вашингтон, в англо-американский центр по подготовке операции "Оверлорд", – это открытие второго фронта – он передал своему американскому куратору Льву Сергееву – офицеру ГРУ, служившему в советском посольстве в Вашингтоне шофером военного атташе полковника Ильи Сараева, – план расположения немецких танковых армий в районе Курска. Это очень помогло русским во время битвы на Курской дуге в 1943 году. Все это выяснил российский историк разведки Владимир Лота, получивший доступ к архивам ГРУ. Скорее всего, именно после битвы на Курской дуге отец был награжден. Сам он подтверждения так и не получил. По каким-то причинам русские не хотели раскрывать кодовое имя отца и признавать его своим агентом. Может быть, они надеялись на продолжение сотрудничества? Не знаю.

– Вы пишете, что Джеймс Макгиббон и после войны оставался членом британской компартии, чего не скрывал, и, находясь под наблюдением, встречался с ее руководителями, которые были известны МИ5 как советские агенты. В частности, вы рассказываете о его встречах после войны с теоретиком партии Эндрю Ротстейном, которого вы называете агентом Кремля, и публикуете распечатки их разговоров, перехваченных прослушкой МИ5. Вас это не наводит на мысль, что ваш отец и после войны мог работать на советскую разведку?

– Во время войны Россию воспринимали в Британии как героического союзника. В то время отец не прерывал членство в компартии. Об этом было известно и его начальству в военной разведке. И даже в эпоху холодной войны, он оставался в ее рядах. Моя мать была еще радикальнее отца. МИ5 удалось записать их домашние политические дебаты. Мать критиковала политику Москвы в Восточной Европе. Я тогда находился под ее влиянием. Мне было 14 лет, но и я участвовал в их спорах. Помню мать меня спросила, за кого бы я проголосовал, если бы у меня было право голоса, и я ответил, что за лейбористов или коммунистов. В конце концов, я все же выбрал лейбористов. Период после ХХ съезда советской компартии и особенно после подавления Венгерского восстания в 1956 году стал для отца временем прощания с коммунистическими иллюзиями. Это был серьезный идеологический кризис. В конце концов, отец вышел из компартии, вступил в лейбористскую партию и навсегда порвал с коммунистами.

– После войны ваш отец был владельцем издательства. Не могли ли советские спецслужбы использовать его издательство для печатания пропагандистских материалов или политически ангажированных книг?

– Никто не влиял на выбор литературы, которую отец издавал. Никаких пропагандистских материалов он не публиковал. Да, значительную часть его издательских планов составляли переводы русской литературы. У него всегда был интерес к России. Помню, что он издал биографию балерины Галины Улановой, приобрел права на перевод и публикацию некоторых произведений Солженицына, в частности, "Одного дня Ивана Денисовича". Издал в переводе мемуары маршала Жукова. Я уже не говорю о русских классиках. Ничего политически ангажированного он не издавал, никаких заказов советского посольства не выполнял. Отец много сделал для популяризации русской культуры в Англии. Если он с кем-то и сотрудничал, то это были советские издательства.

– Ваш отец полстолетия скрывал, что был советским шпионом. Молчал и стойко держался на допросах, все отрицал. И вдруг незадолго до кончины решил признаться в работе на советские спецслужбы и даже собственноручно написал признание. Что побудило его признаться в шпионаже? Ведь в Британии нет срока давности для наказания за шпионаж и государственную измену.

– Отец постоянно размышлял о том, что совершил. И всегда оправдывал свою работу на русских во время войны. И конечно, он не предавал своей страны, потому что его информация помогла победить нацизм и выиграть войну. Если его называть предателем, то тогда и Черчилль – предатель, поскольку также помогал русским во время войны. Смысл моей книги – показать, что отец делал нужное и важное дело и не предавал свою страну. Он сам хотел написать книгу о своей работе во время войны. Он обратился за советом к юристам, и те сообщили, что в любом случае ему придется пройти через суд, и что это может занять много времени и сил, и он не решился. Тем не менее, он решил изложить свое признание в письменной форме. Оно носило конфиденциальный характер. Но его семья была с ним ознакомлена. Через десять лет после его смерти я опубликовал в 2010 году газете "Таймс" статью о работе отца во время войны. Надо сказать, что, когда мы с братом и сестрой прочли признание отца, мы одобрили его действия. Я был горд за него. Я и сейчас горжусь им.

«Свобода»