Американские проблемы

Кризис черной семьи

Безотцовщина составляет одну из наиболее характерных реалий черного гетто. Такое положение дел настолько характерно, что стало общепризнанной нормой. В Нью-Йорке, например, в анкетах, распространяемых в школах цветных районов, графа “отец” вовсе опущена, ибо заведомо предполагается, что эти дети растут без отца, и задавать им вопрос, ответ на который заведомо известен, значит, лишний раз напоминать им об их несчастье, втирать соль в рану. По официальной статистике в настоящее время порядка 73% черных детей рождаются у матерей-одиночек (это в целом по популяции, а в гетто показатель внебрачной рождаемости намного выше). С этим ныне никто уже не спорит.

Но полстолетия назад научное исследование, в котором была впервые четко сформулирована эта проблема и проанализированы ее причины и следствия, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Основной вывод, сформулированный в этой работе, шел вразрез с установившимся мнением: главной причиной хронической патологии черного гетто был назван кризис традиционной семьи, а отнюдь не дискриминация и не бедность.

Как указывает научный сотрудник Манхэттенского института Кей Хаймовиц, в начале 60-х годов нищета черной общины рассматривалась как исключительно серьезная, но вполне разрешимая политическая проблема. Среди специалистов царило твердое убеждение, что, стоит только покончить с расовой дискриминацией и открыть для черных доступ на рынок труда, как чернокожие американцы преодолеют все трудности и со временем выбьются из нищеты, как это сделали миллионы иммигрантов.

К тому времени сложились идеальные условия для проверки справедливости этой теории. За десятилетие, прошедшее с решения Верховного суда США по делу “Браун против школьного совета” (1954 г.), упразднившего сегрегацию в школах, до принятия Закона о гражданских правах (1964 г.), уравнявшего черных в правах с белыми, юридические дискриминационные барьеры были устранены. Экономика также процветала — за первую половину 60-х годов в стране было создано семь миллионов новых рабочих мест. Казалось, обстоятельства сулили полный успех эксперименту. Но специалисты, знакомые с так называемой “негритянской проблемой”, нервничали. Поначалу процесс “джентрификации” (наделение благами) черной бедноты, в полном соответствии с радужными прогнозами, протекал ускоренными темпами, доходы чернокожего населения неуклонно росли. Но вдруг что-то произошло – в какой-то момент рост их доходов остановился, стала увеличиваться безработица. В 1964 году пропорция безработных черных была выше, чем десятью годами ранее.

В числе тех, кто встревоженно наблюдал за развитием ситуации, был замминистра труда в администрации Линдона Джонсона Дэниел Патрик Мойнихен. Выдающийся социолог, этот выходец из ирландских трущоб Нью-Йорка не понаслышке был знаком с нищетой и социальной патологией. Особенное недоумение у него вызывало то, что кривые безработицы среди черных мужчин и участия черного населения в государственных программах помощи малоимущим (“велфэр”), которые исторически всегда шли параллельно, в 1962 году начали расходиться. В прошлом предполагалось, что если главы семей работают, о благополучии их жен и детей можно было не беспокоиться.

Однако “мойнихеновские ножницы”, как стали называть этот график, свидетельствовали, что старое правило перестало действовать. Число работающих черных мужчин росло, а тем временем все больше и больше черных женщин садились на пособия по бедности. Мойнихен решил проанализировать ситуацию, чтобы разобраться, в чем тут дело. Плодом его трудов явился доклад “Негритянская семья: необходимость в национальном действии”. Мойнихен пришел к ряду выводов, которые по сей день вызывают жаркие споры. В частности, он заключил, что рост внебрачной рождаемости объясняется не безработицей, а разрушительными тенденциями в культуре гетто, которые автор исследования счел наследием рабства и расовой дискриминации. Мойнихен бросил вызов распространенному мнению о том, что экономические условия определяют социальную психологию. Как он писал впоследствии, первоначально его исследование было предназначено подтвердить то, что было “всем известно”. Оказалось, однако, что расхожая истина не соответствует действительности.

Но исследователь в своем анализе копнул глубже и вскрыл целый “клубок патологий”, характерных для гетто: детское хулиганство, безработица, кризис школ, преступность и безотцовщина. В такой обстановке наиболее сильно страдает “основная социализирующая ячейка общества” – семья. Развал семьи – характерная особенность “андеркласса”, но особую опасность это явление представляет для черной общины с ее матриархальным укладом. Мойнихен, хорошо знавший историю и антропологию, прекрасно сознавал ключевую роль семьи как цементирующего элемента общества. Семья “формирует характер и способности детей… Нормы поведения, привитые в детстве, как правило, сохраняются на всю жизнь”, — писал он. Брак создает “стабильную семью”, в которой дети усваивают нормы цивилизованного общественного поведения. В то же время матери-одиночки в гетто погрязают в разврате, переходят из рук в руки, рожая одного ребенка за другим от разных отцов, и вообще существуют в условиях перманентного хаоса. У таких матерей дети лишены установки на успех в жизни и фактически обречены вечно прозябать на дне общества. В их сознании с малых лет закрепляются устойчивые асоциальные представления: учеба — блажь, честный труженик – жалкий простофиля, торговец наркотиками – образец для подражания, отец не обязан заботиться о своих отпрысках, нарушать закон – удел настоящего мужчины, тюрьма – родной дом и т. д. Из этого Мойнихен делает вывод, что любые решения “проблем чернокожих американцев должны быть нацелены в первую очередь на сохранение семейной структуры”.

Ко всеобщему изумлению, президент Джонсон и его помощники согласились с заключениями замминистра труда. Президент выступил с большой речью, где провозгласил, что преодоление “кризиса черной семьи” представляет собой “следующий, еще более важный этап борьбы за гражданские права”. “Главными жертвами краха семейной структуры являются дети, — объявил Линдон Джонсон. – А когда это явление принимает массовый характер, страдает вся община”.

Но инициатива администрации зачахла, не успев расцвести. На доклад “Негритянская семья” обрушился шквал уничтожающей критики. Дэниел Патрик Мойнихен, сам того не подозревая, разворошил осиное гнездо специальных интересов. Ведь если допустить, что патология гетто объясняется специфическими пороками культуры андеркласса, это значит, что бессмысленно пытаться решить проблему бедности путем подачек и программ поощрения занятости. Такой вывод затрагивал жизненные интересы влиятельных кругов американского общества. Из него следовало, например, что множество чиновников министерства здравоохранения, образования и общественного призрения, а также Бюро по делам детей занимаются переливанием из пустого в порожнее и без толку переводят государственные средства.

Еще более сильный удар основной тезис доклада Мойнихена наносил по так называемым “лидерам движения за гражданские права”, чье материальное благополучие и моральный авторитет зависят от того, насколько остро белое общество ощущает свою вину за бедствия черного населения. Но если черные сами виноваты в своих бедах, тогда при чем здесь белое общество и с какой стати оно должно расплачиваться за свои мнимые прегрешения?

Не менее сильно были задеты и белые либералы, согласные с черным истэблишментом в том, что виной всему – изъяны общественного устройства, а отнюдь не пороки индивидуумов. Согласиться с Мойнихеном значило, что либералам, привыкшим восторгаться своим благородством и черпать моральное удовлетворение в сострадании к “униженным и оскорбленным”, пришлось бы в корне пересмотреть свое мировоззрение и признать правоту своих идеологических противников.

Все эти силы с необузданной яростью своры голодных псов, оттаскиваемых от миски с костями, обрушились на Мойнихена, обвиняя его во всех смертных грехах и прозрачно намекая, что он расист. Ату его! Не верьте Мойнихену, кричала исполнительный директор “Национальной городской лиги” (National Urban League) Уитни Янг: нестабильность семьи – не более чем “побочная проблема, истинная проблема – дискриминация”! Но наибольший резонанс имело выступление лидера другой крупной черной организации “Конгресс за расовое равноправие” (CORE) Уильяма Райана. Доклад “Негритянская семья”, с точки зрения Райана, представляет собой “ крайне незрелый анализ проблемы внебрачной рождаемости”… Мойнихен “взваливает вину за страдания жертвы на саму жертву”, провозгласил чернокожий психолог.

Его статья подвела черту под дискуссией, если можно так квалифицировать открытую травлю Дэниела Патрика Мойнихена, и на долгие годы установила непреложный критерий подхода к проблеме черной семьи: малейшее упоминание о том, что такая проблема вообще существует, автоматически означало зачисление в разряд расистов всякого, кто осмеливался высказать такую дерзкую мысль. Президент Джонсон не решился бросать вызов такой мощной оппозиции и забил отбой. На состоявшейся в Белом Доме конференции по гражданским правам, где доклад Мойнихена должен был стоять первым пунктом повестки дня, о нем даже не упомянули, а в начале следующего года в докладе президента о состоянии государственных дел слово “семья” вообще не фигурировало.

На протяжении последующих 15 лет вопрос о черной семье был модной темой научных и общественных дискуссий, но отнюдь не в том плане, как предлагал ее обсуждать Дэниел Патрик Мойнихен. Ученые мужи придумали несуществующую черную семью, крепкую и здоровую, предназначенную повышать самооценку афроамериканцев. Семьи, возглавляемые матерями-одиночками, более точно соответствуют африканскому образцу, и посему их следует считать более “аутентичными”, писали авторитеты, утверждавшие, что подобные семьи крепче, чем так называемая “нуклеарная” семья, в которой детей воспитывают оба родителя. В ту же точку били и воинствующие феминистки, для которых главной мишенью была традиционная семья. Убежденные в том, что брак представляет собой главный механизм угнетения женщин, феминистки провозгласили чернокожую мать-одиночку образцом “сильной черной женщины”, которая крепко стоит на ногах и с презрением взирает сверху вниз на свою придавленную “патриархией” белую товарку.

Перед лицом противодействия со стороны таких мощных сил нечего было и думать о разрешении кризиса черной семьи. Поднимать вопрос о бедствиях матерей-одиночек значило навлекать на себя обвинения не только в расизме, но и в не менее тяжком новомодном преступлении – сексизме. Для феминисток корнем проблемы был не развал традиционной семьи, а отсутствие государственной поддержки матерей-одиночек и изъяны капиталистического общества. Просвещенное общество приняло феминистскую точку зрения.

А тем временем семейная структура в черном гетто продолжала трещать по швам. К 1980 году, спустя 15 лет после выхода в свет доклада Мойнихена, внебрачная рождаемость среди черных возросла в два с лишним раза и достигла 56%. В гетто этот показатель, естественно, был еще выше (в Нью-Йорке, например, он составлял 66%). Эксперты утешали себя тем, что одинокое материнство становилось проблемой и для белых женщин. Однако проблема проблеме рознь: на долю одиноких белых женщин приходилось лишь 9% новорожденных. Бедствия обитателей гетто достигли такой остроты, что просвещенное общество не могло их более игнорировать. Но как при этом соблюсти чистоту идеологических риз? Изобретательные либералы нашли выход. В 1973 году на свет появился «Фонд защиты детей». Его основательница Мэриан Райт-Эделман рассматривала детей гетто как угнетенный класс, как новую категорию жертв общества. В глазах Райт-Эделман развал черной семьи представлял собой некое явление природы, сродни стихийному бедствию, к которому родители несчастных детей не имеют ни малейшего отношения. А коль так, то заботу о жертвах должно взять на себя государство. И «Фонд защиты детей» начал весьма успешно ратовать за всевозможные льготы во имя содействия нормальному развитию детей – от программ ухода за роженицами до дотаций на жилье. Забота о сохранении семьи как неотъемлемого условия здорового развития детей не фигурировала среди приоритетов Мэриан Райт-Эделман и ее сторонниц. Среди последних особого упоминания заслуживает Хиллари Клинтон, которая даже выпустила книгу с изложением взглядов своего ментора. Книга, в которой идеальной средой для здорового воспитания детей провозглашалась африканская деревня, коллективно пестующая подрастающее поколение, так и называлась «Вся деревня в ответе» (It Takes a Village).

Второй обходной маневр, позволявший закрыть глаза на кризис черной семьи, заключался в переносе внимания на рост статистики беременности среди несовершеннолетних. Однако Кей Хаймовиц указывает, что произошла подмена понятий – никакой эпидемии беременностей среди несовершеннолетних не было и в помине. А вот внебрачная рождаемость в этой категории матерей действительно росла, и очень быстро. В прошлом юные девушки грешили с не меньшим упоением, но, забеременев, либо выходили замуж, либо сдавали своих новорожденных в сиротские приюты. Однако у нового поколения чернокожих несовершеннолетних матерей отношение к жизни в корне изменилось. Выросшие в условиях гетто, где безотцовщина была нормальным условием существования, они не испытывали ни малейшего стыда, прибывая в родильное отделение без обручального кольца на руке.

Либеральное общественное мнение заключило, что ключ к решению проблемы лежит не в укреплении семьи (говорить об этом значило лить воду на мельницу расистов), а в преподавании основ секса в школах и в пропаганде противозачаточных средств. Либералам и в голову не приходило, что черные девушки по доброй воле заводят детей, руководствуясь элементарными экономическими соображениями. В условиях гетто, где матерям-одиночкам полагались многочисленные государственные льготы, а на каждого ребенка платили дополнительное пособие, материнство стало единственной карьерой, открытой для девочек. Заведя ребенка, юная особа получала возможность разъехаться с матерью, чей бойфренд под пьяную руку поколачивал дочь своей сожительницы, а то и преследовал ее своим вниманием. Она получала свою собственную квартиру и пособие на детей, причем ее “заработки” были прямо пропорциональны их числу. Материнство давало ей возможность стать независимой и содержать любовников (по африканскому стереотипу взаимоотношения полов). А поскольку общество всегда самоорганизуется применительно к реальности и вырабатывает соответствующую шкалу ценностей, юная мать-одиночка приобретала социальный вес и респектабельность в своей среде.

Неудивительно, что, невзирая на повышенное внимание общества и громадные затраты на противозачаточные средства и сексуальное образование, проблема беременности среди несовершеннолетних становилась все острее и острее. Патология черного гетто и кризис афроамериканской семьи продолжали углубляться. За период 1970-1995 гг. число семей, получавших пособия по бедности и прочие льготы для малоимущих, возросло с 2 до 5 миллионов. Просвещенное общество по-прежнему не желало открыть глаза на действительность и все так же приписывало нищету и асоциальные условия существования в черном гетто тяжелому наследию рабства и расовой дискриминации.

Такое отношение сохранилось у либеральной элиты по сей день. Из статей на тему бедности, периодически появляющихся в Большой печати, при самом внимательном прочтении невозможно узнать два кардинальных факта: что глубоко укоренившаяся, многопоколенная бедность характерна главным образом для черной общины, и что это явление самым непосредственным образом связано с развалом нуклеарной семьи в гетто. Что касается отверженного Дэниела Патрика Мойнихена, его частично реабилитировали в 80-е годы, когда во многих слоях общества стало нарастать осознание масштабов и остроты проблемы, к которой он двумя десятилетиями ранее тщетно пытался привлечь внимание и был за то немилосердно ошельмован.

С 1976 по 2000 гг. Мойнихен заседал в Сенате, произнося остроумные речи и даже изредка демонстрируя остатки былого вольнодумства. Но что-то в нем надломилось. Он получил такой жестокий урок, что шрамы у него в душе не зарубцевались до конца жизни. Было больно смотреть, как во время предвыборной кампании 2000 года этого напуганного на всю жизнь человека, не скрывавшего своего презрения к Хиллари Клинтон, силком вытащили к микрофонам и заставили помазать ее как свою преемницу в Сенате. Мойнихен что-то промямлил, стараясь не называть по имени и не смотреть на стоявшую рядом с торжествующей улыбкой жену президента.

Судьба кассандры черного гетто красноречиво иллюстрирует горестную судьбу всякого, кто рискует плыть против течения и бросает вызов установившемуся мнению. Дэниел Патрик Мойнихен осмелился ткнуть американскую элиту носом в гнойник, образовавшийся при ее деятельном соучастии, и был за это жестоко наказан. Горе прорицателям, вскрывающим язвы общества и нарушающим его душевный покой!

Печатается в сокращении

A>Виктор Вольский (1938-2015)